Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
– За смертной гранью бытия, в полях небытия кто буду – я или не я, иль только смерть ничья!..
– Просто удивительно. Ничья смерть… – зачарованно повторял Денис Борисович. – И особую пронзительность добавляет нюанс, что вопрос звучит именно на кладбище, которое является символическим топосом неопределённости!
Мне было лестно, что он так высоко оценил намогильные дедушкины стихи. Ведь эпитафия сохранилась только благодаря моему волевому решению.
– Не знаете случайно, кто автор? – спросил Денис Борисович.
– Это как в живописи – “Портрет неизвестного”, – я отозвался давними отцовскими словами. – Эпитафия неизвестного.
– И как сами думаете, о чём сия скорбная мудрость?
– Ну… – я задумался. – Безымянный сочинитель опутал хореем главную драму человеческого ума. Будет ли в небытии хоть какое-то “я”, или же всё сводится к одной на всех безличной неизвестности – ничьей смерти? – и самодовольно посмотрел на Глеба Вадимовича – оценил ли?
– Бу́-ря. Мгло́-ю. Не́-бо. Кро́-ет! Вот это хорей… – тот кисло прокомментировал. – А у вас четырёхстопный ямб. Мой-дя́! Дя-са́! Мых-че́ст! Ных пра́вил!..
От досады на себя я растрепался о личной драме – мол, была до сегодняшнего дня “мёртвая” подружка, которая шутила, что хуже семейной жизни – семейная смерть. И хвастливо соврал, что подарил ей на Новый год копию Бёклина “Остров мёртвых”.
– Третий вариант, если представляете, о котором речь. Тот, что висел в канцелярии у Гитлера. Художник спецом в Берлин летал, чтобы максимально точно к оригиналу приблизиться. Вот уж где мёртвая имманентность!
Глеб Вадимович как-то изощрённо кольнул:
– Копии Белкина и повести Бёклина… – но я не понял, в чём ирония.
После слов про Алинину “мёртвость” Денис Борисович участливо зачерпнул мою ладонь в своё прохладно-вялое пожатие:
– Знаете, Володя, а я не нахожу в том особого лукавства. Вполне легитимно называть себя мёртвым.
– Ага! – снова постарался меня куснуть Глеб Вадимович. – В психиатрии описана форма расстройства, называемая синдромом Котара. Когда пациенты утверждают, что мертвы или сгнили заживо!
– Ну а зачем брать всякие крайности и патологии, – великодушно возразил ему Денис Борисович. – Помните, у Шатобриана? Каждый индивид носит в себе целую вселенную, которая состоит из всего, что он или она пережили или любили. Этот феномен когда-то великолепно обрифмовал Афанасий Фет… – и продекламировал: – Два мира властвуют от века, два равноправных бытия. Один объемлет человека, другой – душа и мысль моя!..
Всё бы ничего, и стихи, и непринуждённый наш разговор, но Денис Борисович почему-то не отпускал меня. Взгляд его был умилён, а пальцы прилипчиво-холодны:
– О чём говорят эти строки?
После позорища с хореем я благоразумно молчал, чувствуя, как нарастает, тяжелеет беспокойство. Дополнительно настораживало, что Денис Борисович поглаживает, а точнее, будто перемывает мою ладонь в своей.
– Мы живём одновременно во внутреннем и внешнем мирах, и всякое событие психической реальности не менее, если не более существенно, чем то, что происходит снаружи. А внутри, как вы понимаете, может случиться любая трагедия, в том числе и смерть…
Не знаю почему, но мной внезапно овладела бессильная оторопь. Я не понимал, что происходит, лишь вяло пробовал высвободить кисть, а Денис Борисович всё так же дружески не отпускал её:
– Я сказал “одновременно”, но это неточное определение. Время сознания не совпадает со временем внешнего мира. Правильней будет сказать – “одномоментно”. Психологи называют такую внутреннюю “мёртвость” гештальтированием смерти…
– Гештальтировали, гештальтировали, да не выгештальтировали… – Глеб Вадимович зыркнул на мануальные ухаживания Дениса Борисовича и злобно отвернулся на дорогу.
Я нечеловеческим усилием высвободился наконец от навязчивого пожатия-поглаживания. Чтобы это не выглядело нарочито (ведь тогда бы пришлось признать, что с ориентацией Дениса Борисовича что-то не так), я задержал руку на подлокотнике кресла и приготовился отступать, если последует какое-то продолжение.
– В психической реальности смерть имеет совершенно самостоятельное значение. Она существует в форме… – сырая его ладонь снова накрыла мою, а пальцы улеглись в лунки между костяшек. – В форме пока-небытия, так сказать…
“Да они же геи!” – панически (и, надо сказать, излишне политкорректно) завопило моё сознание. Поразительно, но даже про себя я не посмел назвать москвичей пидарасами. Зато объяснилось недавнее поведение Гапона, прощальные насмешливые слова, суть которых я не уловил. Он, конечно же, знал, что парочка эта – не просто деловые партнёры. Поэтому и съязвил двусмысленно про “жопу на полдороге”…
– Гештальтированная смерть возвращает человека к самому себе. Вы, Володя, вспоминали, как смотрели на мёртвую ласточку. Будто её впервые по-настоящему увидели. Знаете, а ведь именно смерть превратила абстрактную пичужку в кантовскую ласточку-в-себе. Вам же знакомо это понятие – “Ding an sich”? Хотя мне не нравится общепринятый перевод – “вещь в себе”. Я бы перевёл – “вещь как она есть”. Нечто пернатое порхало в облаках и было суетой сует. И только со смертью, когда время для неё навсегда остановилось, она вернулась к себе и стала, кем была изначально, – ласточкой. Это вы тогда и почувствовали…
Я оказался настолько не готов к подобному повороту, что буквально спёкся от мерзкого необъяснимого страха. Для меня не было открытием, что гомики бытуют повсеместно, но я действительно не ожидал столкнуться с этим в похоронной сфере.
– Мы изначально устроены так, что позволяем именно вещам-в-себе значить, иметь для нас смысл. Но в этом и заключается онтологичность…
Что-то подсказывало мне, что нельзя просто взять и ударить Дениса Борисовича. Он излучал нематериальную мрачную силу, ту самую пресловутую “власть”, которую чувствуешь подкоркой на уровне инстинкта. И эта аура давила куда сильнее его холёной длани.
– И гештальтированная смерть, – сказал Денис Борисович, – и ваше бытие-в-смерти – это спонтанная реакция на новейшую постхристианскую концепцию времени, в которой отсутствует вектор линейности, а есть лишь бегущее по кругу или спирали настоящее…
Если б я не был так шокирован, то отметил бы, что чуткие, трепещущие пальцы Дениса Борисовича не просто лапают, а выстукивают какой-то замысловатый ритм.
Именно он и сбивал с толку, парализовывал, как паучий яд, не давая мозгу принять тот факт, что моей рукой завладел старый извращенец.
– Христианская эсхатология предполагает начало и конец. На этих понятиях, как на двух гвоздях, натянута струна линейного времени из прошлого в будущее, из пункта “А” в пункт “Б”. В “А” покоятся базовые ценности, гарантировавшие бессмертие. Они утрачены, но будут восстановлены для избранных в пункте “Б”. Отсюда и устремлённость вперёд. Хоть к победе коммунистического труда, хоть к царствию небесному…
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
